Главная » 2016 » Январь » 8 » "НАПИШИТЕ МНЕ, ЧТО Я УМЕР..."

---

05:31 "НАПИШИТЕ МНЕ, ЧТО Я УМЕР..."

http://prosmira.ru/news/napishite_mne_chto_ja_umer/2015-12-09-92 Дмитрий Пиганов 23 ноября 2015 в 2:35 Первую бумагу давай! - сказала терапевт. Паспорт? Первую бумагу! Какая ей нужна «первая бумага», свидетельство о рождении? Школьный аттестат? Доктор смотрела в упор, зрачками, черными как антрацит. Оттого, что зрачки не имели радужной оболочки, казались они неправдоподобно большими, угольные ямы, а не зрачки. На память пришли южные ночи: бездонное небо, карликовые силуэты кипарисов и тишина, от которой звенело в ушах. Терапевт говорила загадками, а между тем до визита в МСЭК оставалось всего три дня. Кто не знает, МСЭК – это медицинская комиссия, здесь решают вопрос о присвоении инвалидности. Здесь, вот уже пять лет я доказываю им, что новое сердце у меня не выросло, и мне подтверждают инвалидность. В комиссии заседают суровые тетки, документы должны быть без сучка и задоринки, тем более что по слухам, губернатор распорядился гнать людей с инвалидности, если у них присутствуют руки и ноги. Наверное, губернатор выполняет распоряжение правительства о повышении рентабельности среди населения, а тетки выполняют распоряжение губернатора. Можете себе представить, какая вертикаль на меня сейчас давит? Чтобы выжить под этим давлением, нужно лишиться рук и ног, а лучше – получить онкологию в последней стадии. Тогда тетки из МСЭК, осмотрев, пропустят жить дальше, выдадут розовый листочек, дающий право на получение пенсии и бесплатные лекарства. С вертикалью следует поступать вертикально, то есть принимать меры вверх по инстанции, так я решил. И отправился к главному врачу, потому что про «первую бумагу» у меня спросили впервые. Однако вышестоящему начальству ничего объяснять не пришлось, оно само все знало, и сразу бухнуло на стол стопку исписанной бумаги. Вот, - сказала главврач. Пишите! Это были заявления от потерпевших. Целая стопка рукописных истерик от организмов, ослабевших от неожиданной экзотики в обычном кабинете участкового терапевта, где, как всегда, письменный стол, градусник в стакане и привычный «человек в разрезе» на стене. Что такое «первая бумага»? – спросил я. Чего она хочет? Главврач указала пальцем в потолок, и многозначительно закатила глаза. Я представил, как заместитель министра вызывает ее в огромный кабинет, и приказывает принять на работу полуспециалиста с «первой бумагой» в виде диплома, напечатанного с грамматическими ошибками в полулегальной типографии на окраине курортной провинции. Там, где всегда черные ночи и силуэты кипарисов на фоне полной луны. И главврач принимает решение, невзирая на грамматические ошибки, потому что нужно же когда-то заканчивать в поликлинике ремонт и нельзя портить отношения с начальником, от которого зависит финансирование. Антрацитовые очи воцаряются в кабинете на втором этаже, и тотчас появляется эта груда заявлений. Жители не вникают в кадровые проблемы, они хотят жить, вопреки усилиям противника. Им плевать на ремонт, организмы бунтуют против здравого смысла. Не беспокойтесь, - сказала главврач. Все будет хорошо. Я ей объясню, куда и что. Пишите. Я написал: «довожу до вашего сведения», и остановился. Что, собственно, я довожу до сведения главного врача? Что участковый терапевт не умеет достать из ящика стола стандартный бланк, и подчеркнуть две строчки в графе «нужное подчеркнуть»? И не потому, что ей трудно провести прямую черту под нужным словом (трудно!), а потому, что не в состоянии она прочитать, что там написано на латыни типографским шрифтом. И вновь в памяти возник пейзаж кипарисовый и дикие горы на горизонте. Инжир и кислое вино, почему-то в бочке для кваса. И главврач экспертизы Алексеева, которая в прошлом году едва не лишила меня пенсии из-за того, что в графе «функциональная группа» на месте римской цифры «три» вдруг оказалась двойка. То есть, согласно документу, я улучшил здоровье на одну позицию. На единицу. Мадам Алексеева даже выскочила из-за стола, и колыхаясь, как студень в своем белом халате, с криком: «Маша, я же говорила, что он здоров!», бросилась в соседнюю комнату, где у них канцелярия. И Маша, которая там, за стенкой, писала свои зловещие медицинские бумаги, что-то радостно мычала в ответ. А я так и обмер на клеенчатой кушетке, голый по пояс и беспомощный перед этой первобытнообщинной радостью. Нет, шутки в сторону! В моем распоряжении два-три дня всего. За это время я должен не только комиссию одолеть, но и убедиться, что вновь не закралась в бумаги ошибка. И поправить, если все-таки опять. Иначе каюк, уморит главврач экспертизы Алексеева, лично. Конечно, я бы обезопасил себя, будь это возможно. Придал бы процессу предварительного освидетельствования потребную социальную направленность. Но – нечем! Пусто в кошельке. Разумеется, я видел парковку перед поликлиникой, какие шикарные машины там стоят. Блестят, как люстры в театральном фойе. Моей пенсии хватит разве что на половинку коврика для водителя. Так что мадам Алексеева не будет долго решать, что со мной делать, для того они и придуманы, эти «формуляры» с цифрами и унизительная процедура регулярного переосвидетельствования. Уменьшать поголовье убогих сограждан нужно тихо, без шума. «Дайте яду!» - вот что я должен был написать. Чтобы закончилось это безобразие, и государство перестало тратить драгоценные копейки на мое содержание. Вместо этого я делаю вид, пишу слова, в которых нет смысла: «обращаю ваше внимание», «прошу принять меры». И так далее. Вон сейф, в углу, там кроме аминазина и прочей гадости для нервных клиентов, есть что-то и для улучшения общей социальной картины. Мышьяк, цианид, синька какая-нибудь, я знаю? Дайте! "Где Петров? Добровольно выпил яд и ушел. Вот подпись. А Иванов? Там же..." Изумительно. Пуста палата. Стерильность отменная, можно выключать кварц и ехать в отпуск, к морю, где кипарисы и волна таинственно шелестит в прибрежной гальке. И вокруг только полноценные граждане. Врач, тем временем листала амбулаторную карту. Туберкулеза у вас нет, - сказала она. Жаль. В детстве чем-то серьезным болели? Мы бы имели обоснование к плохому прогнозу. Ну, хоть что-то? Нет? Окулист напишет, что у вас ухудшение, я ей скажу. Спазмы сосудов головного мозга. Тут у вас просматривается. В общем, не беспокойтесь, на вторую группу у вас и теперь хватает, но мы добавим. Вот спасибо! – сказал я. Напишите мне, что я умер. Пусть это будет последняя бумага, я ее торжественно подпишу в вашем присутствии. И выпью то, что у вас в сейфе, хранится под двойным замком. Отсутствие претензий со стороны третьих лиц гарантирую. Нет, - сказала доктор. Не имею права. Хотите в стационар? О, да! И пять уколов пирацетама в задницу, ежедневно. Очень помогает от внезапной смерти. Доктора со второго этажа уберите, - сказал я. А то выпишет, не дай Бог, кошачий какой-нибудь рецепт больному гриппом. Идите вы на сто восемьдесят градусов, – сказала главврач. Вы наш коридор видели? Где я деньги на ремонт возьму? Вот беда, коридор! Что провода свисают с потолка, и дверей нет, то видел я коридоры и похуже. В приемном покое «скорой помощи» вообще занавески вместо стен. Про помещение МСЭК умолчу. Там даже коридора нет, вместо него лаз, как у лисиц в зоопарке. И как только мадам Алексеева туда пролезает в своем халате? Главврач что-то написала на листочке, вложила в карту и протянула мне. Вот, - сказала она. Ступайте в шестой кабинет, к невропатологу, Юрьюрьичу. Он вас направит дальше. К патологоанатому? Идите! - сказала главврач, уже другим тоном, человека, у которого в голове цемент и кафельная плитка оптом, провода, лакокрасочные покрытия и что-то еще, далекое от здравоохранения. И я пошел к очередному доктору. Кабинет Юрия Юрьевича, номер шесть, на первом этаже, за углом, и там есть кофейный автомат, напротив. И кресло, рядом. Я нацедил в стаканчик мутной жидкости и уселся в кресло. Я вообразил, как войду в кабинет, и вместо «здравствуйте», задвину фразу о том, что «Земля и все дела на ней сгорят». Второе послание апостола Петра, глава третья, стих десятый. Поэтому - ставьте, доктор, любой диагноз. И попрошу порекомендовать мне какое-нибудь чтение из психиатрии. После этого доктор непременно решит, что моя энцефалопатия расцвела совсем уже буйным цветом, и напишет такое заключение, что мадам Алексеева и думать не посмеет лишать меня пенсии. Испугается последствий. Энцефалопатия у меня с позапрошлого года официально фигурирует в карточке. Так я помечтал, но потом передумал. Представьте, что вас подвесили за шею, но петлю не затянули. И каждый день вы радуетесь, что и сегодня, слава Богу, кажется, еще живы. То есть висите, мешая окружающим ходить по своим делам. Окружающие, понятное дело молчат, потому что культура, цивилизация и прочее, не позволяют им быть собой, разобраться с вами по-свойски. Тем более что висите вы тут за государственный счет. Две тыщи в месяц государство вам платит, а за что? Это, согласитесь, полное свинство, при таком шикарном содержании еще и права качать. А потому: «никшни, гнида!». Радуйся, что еще жив. Один тип, просвещенный в право - здравоохранительных вопросах, рассказал мне, как хоронят неопознанных. Вернее, где и как их закапывают. Ранним утром, когда вся цивилизация еще спит, на окраину городского кладбища приезжает грузовик. Мужички прямо из кузова сваливают трупы в ров, присыпают землей, как там у них положено – три куба глины на метр глубины, вбивают колышек с загадочной цифрой на дощечке. И все. Привет! Так что радуйся, - сказал я себе. Цени, что хоть на бумаге, но ты пока еще существуешь. Иди к невропатологу, и будь вежлив, ибо он твоя последняя надежда. А ты думал, кто? https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=205947006407659&id=100009770828349

1 2 3 4 5 Категория: ТВОРЧЕСТВО | Просмотров: 858 | Добавил: washton | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0